Но, учитывая тогдашний возраст фотографа, манеру съемки, длительный срок, потраченный на реализацию проекта, а также дальнейшую судьбу фотоистории, можно усомниться в искренности Биллингема. Ричард уже был знаком с тенденциями в современном искусстве, понимал актуальность своего проекта, чувствовал успех, а потому очень тщательно подошел к съемке. Он сделал немало великолепных кадров — например, портрет пьяного отца с летящим котом. А чего стоит снимок упившегося родителя с гримасой-улыбкой на морковного цвета лице, украсивший обложку очередной книги Ray’s a Laugh (что переводится как «Рей смешной»). Фотограф был всегда наготове, он не расставался с камерой, он понимал, что надо снимать и как.
Плохая пленка, некачественная ее обработка, простенькая камера, выбранные для увековечивания брутальных моментов жизни семьи, как раз и наводят на мысль о том, что Биллингем использовал своих близких для создания осознанного, запланированного проекта. Можно предположить, что это была эмоциональная месть за убогое детство, голод, вонючий, грязный подъезд муниципального дома, разрисованный и исписанный расистскими лозунгами. Месть, в которой просматриваются странная сыновья любовь и благодарность за подаренный сюжет. Ричард фиксировал разрушение родственных связей, трансформацию семьи, превращение ее в некую аморфную, разлагающуюся субстанцию в организме британского, а может, и всего западного общества. Поэтому проект и получился таким сильным и долгоиграющим. Если бы Биллингем снимал эскизы, то и съемка выглядела бы как набор невнятных набросков к чему-то неопределенному.